Океан, интеллигенция и конец света

При этом Александр Моисеевич остается активным ученым: он доктор геолого-минералогических наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, главный научный сотрудник Института океанологии им. П. П. Ширшова РАН. И не всегда понятно, где у него кончается наука и начинается творчество. В предельном варианте каждый ученый ищет ответ только на один вопрос: как устроен этот мир? В этот глобальный вопрос входит много других. Например: кто живет на дне океана? Как влияют на нас геомагнитные поля? Что такое совесть? Почему мы способны стрелять друг в друга? О чем могут свидетельствовать мифы? Когда и как состоится конец света? Некоторые на первый взгляд не имеют прямого отношения к науке. Но только на первый взгляд. Все дело в сути: ученый — это человек, который за ответами спускается на дно океана, едет в Заполярье, погружается в пыльные архивы. И даже… вслушивается в стихотворные ритмы, рождающиеся в собственной голове. Если кого-то и можно назвать таким исследователем — до мозга костей, — то это Александр Городницкий.

«Атланты держат небо. Перезагрузка» - концерт Александра Городницкого в Московском международном Доме Музыки 7 октября 2018 года.

Институт океанологии РАН. Бетонные ракушки у входа. Длинные запутанные коридоры. Мы стоим перед дверью с табличкой «А. М. Городницкий». Табличка — распечатанная на принтере бумажка, обрезанная ножницами и вставленная в рамочку.

— Сейчас иду, минуточку! — Александр Моисеевич появляется в конце коридора. Поэт, геофизик, доктор наук, путешественник. Человек-легенда. Идет торопливо. Темно-синий растянутый свитер. В голове почему-то крутится:

Кожаные куртки, брошенные в угол,
Тряпкой занавешенное низкое окно.
Бродит за ангарами северная вьюга,
В маленькой гостинице пусто и темно…

Правда, мы в Москве, а за окном кабинета Александра Моисеевича еще светло. Но интонация та же самая.

Про кабинет нужно отдельно. Это комната размером чуть меньше, чем кухня в хрущевке. Простенький стол, лет которому не меньше двадцати. На полках книги по океанологии и геофизике. В углу монитор и компьютер, принадлежащие коллеге, с которой Городницкий делит комнату. Техника древняя, монитор еще на основе электронно-лучевой трубки.

Через полчаса Городницкий с легкостью нам вручит ключи от своего кабинета: «Извините, мне нужно встретить человека, можете подождать меня 15 минут? Если захотите курить — прямо и направо».

С Городницким трудно говорить о чем-то одном. Он и про науку, и про интеллигенцию, и про поэзию, и про судьбу планеты. Поэтому вместо привычного формата интервью мы разбили результаты нашей беседы на короткие тематические монологи.

Я по натуре человек достаточно осторожный, может быть, даже трусливый. Но неоднократно попадал в критические ситуации. Чудом выжил в ленинградскую блокаду, мне тогда восемь лет было. Уже взрослым много лет плавал в океане, погружался на дно, сплавлялся по северным рекам, ходил по тайге. К опасностям научился относиться, если не философски, то как-то спокойно. Понимаете? Жить осталось очень мало. Ну что, мне 82 года. И это при средней продолжительности жизни мужчин в нашей стране 60 лет. Повторяю: я к этому отношусь спокойно. Но я с большой тревогой думаю о том, что будет дальше с той страной, где я родился и в которой надеюсь умереть.

Вы просите меня охарактеризовать нашу эпоху одним предложением? Ну, давайте попробуем… Мне бы хотелось, чтобы это время не было промежутком между Второй и третьей мировой войной.

Ну кто мог подумать, что кровные братья будут воевать друг с другом и мы будем верить мерзкой пропаганде?! Сегодня мы с моим замечательным другом, полковником Генштаба, говорили по телефону про Украину. «Они же все фашисты!» Я говорю: «У них что, вся страна фашисты?! Все 40 миллионов? Ты полковник, тебе надо выполнять приказ, но мне-то не темни мозги! Если твоя задача — выполнять приказы, ты военный, то моя задача — думать, я ученый и поэт».

С Украиной все очень сложно. Я не могу до конца разобраться. С одной стороны «Правый сектор», с другой стороны тоже убийцы и маргиналы. Чудовищно, что они там вытворяют! Почему это так? Я не могу ответить на этот вопрос.

У нас вроде нет сейчас такого класса, как интеллигенция. Образованные люди есть, интеллектуалы есть, а вот интеллигенции нет. Тут многое от определения зависит.

Когда-то мы с моим другом, рано ушедшим из жизни Натаном Эйдельманом, замечательным русским историком, пришли к выводу, что интеллигент — это человек, у которого система духовных ценностей больше, чем интеллект. В таком случае первым интеллигентом в России был протопоп Аввакум.

Сейчас вместо «интеллигенции» есть слово «интеллектуал». Это другое. Никита Сергеевич Михалков — потрясающе талантливый актер и режиссер. Он же тоже интеллигенция, независимо от его позиции? С другой стороны, Андрей Дмитриевич Сахаров считается образцом российской интеллигенции, но нельзя забывать, что он предлагал правительству взорвать бомбу, чтобы сделать цунами и утопить города Америки.

Если говорить про сегодняшний день, то я несколько запутался. Я не вижу сплоченного отряда интеллигенции, который выступал бы единым фронтом против чего-то конкретного. Потому что есть немало замечательных людей, которые одобряют присоединение Крыма. Там очень славные имена. Башмет, например, и так далее. А с другой стороны — та же Людмила Улицкая. Они все — интеллигенция. Но они расслоены, они противоположны.

Мы живем в мире христианских ценностей, которые так или иначе перекочевали из Ветхого Завета в Новый Завет, из Нового Завета в моральный кодекс строителей коммунизма. Не убий, не укради и так далее. Но сейчас мы в очень опасной ситуации, потому что эти ценности под угрозой.

В старинном соборе играет орган
Среди суеты Лиссабона.
Тяжёлое солнце, садясь в океан,
Горит за оградой собора.

Романского стиля скупые черты,
Тепло уходящего лета.
О чём, чужеземец, задумался ты
В потоке вечернего света?

О чём загрустила недолгая плоть
Под каменной этой стеною —
О сыне, которого не дал Господь?
О жизни, что вся за спиною?

Скопление чаек кружит, как пурга,
Над берега пёстрою лентой.
В пустынном соборе играет орган
На самом краю континента,

Где нищий, в лиловой таящийся мгле,
Склонился у входа убого.
Не вечно присутствие нас на Земле,
Но вечно присутствие Бога.

Звенит под ногами коричневый лист,
Зелёный и юный вчера лишь.
Я так сожалею, что я атеист, —
Уже ничего не исправишь.

У меня на старости лет, видимо, поехала крыша, и я предпочитаю верить в сказки, точнее, пытаюсь их обосновать с научной точки зрения. Первая — это Атлантида. Я уверен, что она существовала и располагалась в Атлантическом океане, за Гибралтарским проливом. Там и сейчас тектонически активная зона. Правда, многие считают, что Атлантида была поближе, где-то в Эгейском море. Но я с этим не согласен.

Второе — библейский миф. Помните, как утонуло войско фараона? Море отступило, евреи пошли, войска за ними, и тут вода нахлынула обратно. Это же описание цунами — вполне реального природного явления! А гибель Содома и Гоморры очень напоминает взрыв метана и выбросы сероводорода в результате рифтогенеза. В 1927 году в Ялте было землетрясение, так там тоже был резкий запах сероводорода и ощущение, что «горит море». Так это метан горел.

Это один из мифов XX века. И он не выдерживает никакой критики с точки зрения науки. Конечно, глобальное потепление есть, это медицинский факт. Но влияние человека на него — это ерунда. Не повышение уровня углекислого газа приводит к росту температуры, а, наоборот, повышение температуры океана и атмосферы увеличивает количество углекислого газа. И человек тут ни при чем.

Это абсолютно другой мир. Он менее доступен нам, чем Луна. Потому что человек не может жить на дне океана и никогда не сможет, что бы ни писали фантасты.

Сейчас мы из океана ушли, нас оттуда выперли, по существу. Кто выпер? Да мы сами! Мы забросили фундаментальную науку, которая оказалась нам не по карману. В России был самый крупный научный флот в мире! Институт океанологии РАН был передовым институтом в мире! А сейчас… Мы находимся в жалком положении. Научного флота нет. Те суда, которые у нас остались, должны сами себя кормить. Институт нуждается в большом бюджетном финансировании, как и вся российская наука. Особенно фундаментальная наука.

Мне не нравится эта реформа. Я позавчера был на передаче «Культурная революция» у Михаила Швыдкого, там была такая провокационная тема: «Ученым нельзя доверять». Я как раз выступал за то, что можно доверять, а нельзя ставить над ними вороватых чиновников.

Я раз пятнадцать спускался на всех типах подводных аппаратов. Первое погружение было в Новогвинейском море.. Когда задраили люк и пошли вниз, первая мысль была: «Чего это я сюда полез!?». Очень хотелось вылезти. А потом как-то привык. Погружался на четыре с половиной километра — и ничего.

Там сесть очень много явлений, которых мы не знаем. Например, относительно недавно был обнаружен совершенно новый тип живых существ — вестиментиферы. Это огромные черви, которые живут на глубинах 4–5 километров. Обитают они близко к «черным курильщикам» — это такие гидротермальные источники, где температура воды до 300 градусов доходит. Вестиментиферы интересны тем, что если мы все, от человека до травинки, используем солнечный свет, кислород, углекислый газ, то они едят серу и выделяют азот. Но если погаснет Солнце и мы все загнемся, вестиментиферы останутся и могут основать новую цивилизацию. У меня даже стихотворение об этом есть:

В глубинах ночных океана,
Куда не дотянемся мы,
Из чёрного дна неустанно
Крутые восходят дымы.

Среди закипающей черни,
Рождающей множество руд,
Огромные плоские черви
В горячих рассолах живут.

Едят они серу на ужин,
Вкушая от этих щедрот.
Здоровью их даром не нужен
Полезный для нас кислород.

И в час, когда вспыхнет пожаром
Земная недолгая плоть,
И ядерным смертным ударом
Людей покарает Господь,

И солнце погаснет, и реки
Покроются пепельным льдом,
Они лишь освоят навеки
В наследство доставшийся дом.

И ступят на цепкую лапу,
Что станет позднее ногой, —
Начало другого этапа,
И будущей жизни другой.

Одна из прикладных тем, к которым я имею отношение, — это изучение морей с точки зрения поиска предметов, представляющих биологическую опасность. Прежде всего это затопленные химическое оружие и радиоактивные объекты. Очень мало имеется в океане зон, которые потенциально не опасны.

А еще на старости лет занялся таким забавным вопросом: как связаны инверсии магнитного поля Земли с глобальными биологическими катастрофами и возможной моделью конца света? Грубо говоря, Земля — это магнитный диполь, ось которого совпадает с осью вращения планеты. На одном полюсе плюс, на другом — минус. Периодически они меняются местами. Почему? Не знаю. Не лично я не знаю — не знает мировая наука. Перемена этого знака не формализуется в гармоническом ряду, то есть нельзя ее рассчитать и как-то вычислить.

За то время, пока на Земле существовала жизнь, такие перемены знака происходили несколько сот раз. Как мы это узнали? Есть ряд минералов — они носят название «ферромагнетики», — которые запоминают направление магнитного поля в момент кристаллизации. По ним мы можем определить направление и напряженность древнего магнитного поля в разные геологические эпохи. Известно, что во время перемены полярности магнитное поле очень резко снижается, почти до нуля. И между моментом потери напряженности и приобретением нового знака проходит порядка 20–30 тысяч лет. Это очень опасно!

Дело в том, что от Солнца с огромной скоростью к нам летят заряженные частицы. Это явление носит очень красивое название «солнечный ветер». Ничего красивого, кроме названия, в них нет, потому что они пробивают все на своем пути. Но когда они доходят до магнитного щита Земли, если напряженность достаточная, чтобы им противостоять, то они просто не могут ее пробить, обтекают Землю и уходят в мировое пространство. А если она меньше, то они пробивают ионосферу. И в это время на Земле может происходить настоящая биологическая катастрофа. Самый простой пример — вымирание динозавров. Обычно в учебниках говорится, что это связано с падением метеорита или с вулканами. Я считаю, что нет. С моей точки зрения, это связано именно с изменением знака магнитного поля.

Еще раз хочу отметить: предсказать эти события практически невозможно. Мои студенты спрашивают: «Профессор, а когда?» Я не знаю. Может быть, через сто тысяч лет, а может, завтра. Но по некоторым данным канадских и американских ученых, сейчас начала снижаться напряженность магнитного поля. Это плохой признак.

Помимо прочего, я занимаюсь применением геомагнитных исследований для изучения шельфовых морей Арктики и Дальнего Востока. Основная цель — поиск полезных ископаемых, среди которых на первом месте стоят газ и нефть.

Я в жизни не раз занимался вещами, связанными с поисками полезных ископаемых. Про это у меня много песен. Например:

В промозглой мгле — ледоход, ледолом.
По мёрзлой земле мы идём за теплом:
За белым металлом, за синим углём,
За синим углём да за длинным рублём…

И карт не мусолить, и ночи без сна.
По нашей буссоли приходит весна.
И каша без соли пуста и постна,
И наша совесть — чиста и честна.

Ровесник плывёт рыбакам в невода,
Ровесника гонит под камни вода.
А письма идут неизвестно куда,
А в доме, где ждут, не уместна беда.

И если тебе не пишу я с пути,
Не слишком, родная, об этом грусти:
На кой тебе чёрт получать от меня
Обманные вести вчерашнего дня?

В промозглой мгле — ледоход, ледолом.
По мёрзлой земле мы идём за теплом:
За белым металлом, за синим углём,
За синим углём — не за длинным рублём!

Это я написал еще в 1960 году. Но сейчас 2014-й. И надо думать еще и о развитии, о будущем. Как нас учили в школе? Когда страна вывозит сырье, а ввозит высокие технологии — это отсталая страна, развивающаяся. А что мы делаем? Мы добываем нефть и газ и продаем их, совершенно не заботясь о будущем наших детей и внуков. Что делают американцы? У них есть запасы нефти. Они воюют на чужой территории за любой галлон нефти, потому что понимают: то, что есть у них, — это детям, внукам. Что делаем мы? Мы хищническим образом расхищаем наши собственные запасы нефти. А что будут делать внуки? Мы не думаем об этом.