Адвокат тигров

…Удэгейцы говорят: «Увидеть тигра — увидеть свою смерть». Его не называют по имени — вместо «тасху» (тигр) коренные народы Приамурья употребляют слово «амба» (большой). А если увидят тигриный след, молятся ему.

— Слышали такое выражение: «Амба тебе»? — посмеивается Павел Фоменко, охотовед, сотрудник WWF. — Если тигр решил кого-то убить, он это сделает. Идеальная машина смерти. Мгновенно перекусывает шейный позвонок.

Мы сидим в деревянном домике в питомнике «Утес», ужинаем и слушаем охотоведов. За окном снег, мороз и дикие звери. Тайга тут еще не глухая, но, по словам охотников, бывали случаи, когда тигры выходили прямо к дороге, ведущей к «Утесу». На столе появляется настойка «Уссурийская».

— Глаза у тигра страшные, желтые… — говорит Павел, и его собственные светло-голубые глаза становятся почти неподвижными. Он хищно улыбается, и мне, разомлевшей от тепла охотничьего домика, чудится, что это сам тигр про себя и рассказывает…

Павел — охотовед, координатор программы Амурского филиала WWF России по сохранению биоразнообразия, «герой планеты» по версии журнала «Тайм» (за 2000 год). Работа Фоменко и правда полна героизма — он защищает тигров от браконьеров. Не только их, но тигры — история особая. Амурские, они же уссурийские, огромные, желто-оранжевые с черными полосами. Священное животное для удэгейцев и нанайцев. Впрочем, для наших охотоведов тоже. Всё здесь вертится вокруг тигров.

…Их всего около 500 штук. Красная книга. За убийство тигра в Китае чуть ли не смертная казнь, а у нас — уголовное дело. До Китая от Хабаровска доплюнуть можно. Браконьеры убивают их, как правило, на заказ и продают в Китай. Там тигр круче корня женьшеня — местные знахари употребляют его полностью, от усов и до хвоста.

В год рождается примерно сорок тигров. Столько же гибнет. Из них пятнадцать процентов по естественным причинам: глисты, утонул…

— В прошлом году я вскрывал погибшего тигра, — рассказывает Павел. — Пошел полосатый по протоке по льду и провалился. Стал барахтаться — не выбрался. Нашли только весной. Жалко. Здоровый был котяра — жир в два пальца толщиной.

Павел Фоменко не только охотовед, но еще и биолог-криминалист. Это означает, что через его, как он выражается, «нежные руки» прошло примерно сорок тигров. Мертвый тигр — обязательно расследование. Даже если осталась одна-единственная косточка. Если косточка человеческая — тоже.

— Как правило, если тигр напал на человека, значит человек его спровоцировал, — говорят охотоведы. — Например, охотник в лесу с собакой. Для тигра собака — конкурент. Редко кто из охотников не терял собаку в процессе охоты. Собаки тигра чуют за версту — нервничают, рвутся. Они для тигра как пельмени. Лакомство. Легкая добыча. Если у тигра проблемы с охотой, он начинает таскать собак даже со двора.

А бывает так: браконьер выстрелил в тигра, ранил и уехал. Следом идет охотник — нарывается на раненого тигра, голодного и злого. Тигр убивает охотника. При этом помнит своего обидчика и будет искать с ним встречи даже через годы. Охотники рассказывают случаи, когда, опасаясь тигриной мести, браконьеры выходили из тайги. Но когда возвращались, тигр, если оставался к этому времени жив, находил их.

…Место преступления — Приморье. Жертва — опытный охотник. Подозреваемый — тигр. Следы. Свидетели. «Пальчики».

— Убийца всегда возвращается на место преступления, — рассказывает Фоменко про последнее дело. — Его уже два раза видели — крутится рядом. В экскрементах тигра обнаружены останки человека. Это доказывает, что он человека ел. Но не доказывает, что убил. Даже самому последнему преступнику полагается адвокат. Адвокат тигров — я.

— А если тигр не ранен и не было никакой провокации… Тигр не станет первым нападать?

— Может. В Уголовном кодексе это называется «убийство по неосторожности», — тоном следователя рассказывает Павел. — Например, зверь спит, а охотник тихо идет по тропе. Фактор неожиданности — в ответ агрессия. Хозяин в тайге тигр, и если человек его видит, то это обычно его, тигра, инициатива… Вы вот, к примеру, шансов встретить полосатого в тайге не имеете. Кроме тех случаев, когда тигр сам решит встретить вас, чтобы съесть. А охотники умеют ходить тихо и незаметно. Это не всегда безопасно.

— Как же можно найти убийцу? Они ведь все желто-полосатые… на одну морду.

— Ну что вы, полосы тигра почти как отпечатки пальцев у человека — фактически не повторяются.

Если вину тигра докажут, ему вынесут приговор. Оставлять тигра-людоеда в тайге нельзя: отведав человечины, он станет убивать снова. Теоретически ему могут сохранить жизнь, отправив в зоопарк. Правда, придется тщательно скрывать его криминальный бэкграунд. Но на практике тигр чаще всего гибнет «при задержании».

— Раньше мы сжигали останки тигра — демонстративно, в порядке идеологической борьбы с браконьерами. А сейчас передаем в музеи, — говорит Павел.

— Интересно, сколько стоит убитый тигр? — бормочу я себе под нос.

— О, прицениваетесь! Так-так… — скалится Павел. — Может, у вас где-то тигр завалялся?

Идея почесать тигра за ушком уже не кажется мне такой привлекательной. Я рассматриваю на мониторе компьютера тигра по кличке Упорный. Он ходит по вольеру взад-вперед, и его маневры транслируются напрямую в охотничий домик. Это стало возможным благодаря вольеру, оборудованному камерами наблюдения (система была создана при поддержке корпорации Bosh, известной своей бытовой техникой).

Упорный находится на реабилитации: скоро придут результаты его анализов, и его выпустят в тайгу. Он попал в питомник в истощенном состоянии, но сейчас уже почти готов вернуться к самостоятельной жизни. А пока вместо изюбра или кабана появляется большой пакет с мясом в руках у Павла. Обед.

— К самому тигру вам нельзя, — объясняют охотоведы. — Он не должен вас видеть. Для него это большой стресс: ведь в природе вы не можете просто так подойти к тигру и посмотреть на него. А тут он в вольере заперт и, получается, теряет контроль. Вообще, для успешной реабилитации очень важно, чтобы дикий зверь как можно меньше сталкивался с людьми.

Задача парадоксальная: откормить, вылечить и при этом оставить диким. Если тигр приручится, выпускать его в тайгу нельзя — будет приходить к людям. Или его убьют, или он съест кого-то. Поэтому взаимодействие с диким тигром в питомнике очень сложное — пока мы стоим на тропинке и, содрогаясь, слушаем тигриный рык, Павел залезает на крышу вольера, чтобы бросить Упорному мясо. Упорный не должен связывать свой обед ни с человеком, ни с конкретным временем.

— Пять километров… Слышали? Ну как вам? — Фоменко возвращается уже без пакета.

— Что?

— На пять километров разносится тигриный рык. Страшный звук. Всё вибрирует внутри.

Мы идем назад, довольствуясь рыком, Пашиными рассказами и замерзшими ягодками лимонника, которые суровые таежные охотники собирают для нас по дороге.

— А хотите к Жорику? К Жорику можно в любой момент. Жорик — домашняя киса.

«Домашняя киса» — это тигрище с огромными лапами и сквозной дырой в щеке: когда-то он переболел остеомиелитом. Оперировали. Через дыру свешивается горячий розовый язык.

Жорик ручной. Насколько это возможно для тигра. Когда мы подходим к вольеру, он, узнав своих опекунов, начинает зычно мурлыкать и тереться головой о сетку вольера. Соскучился.

Между тем по сетке пропущен провод с током — как бы тигр ни мурлыкал, он идеальная машина смерти. Мы пытаемся Жорика фотографировать, он с нами играет, как кот, то залегая в снегу, то выпрыгивая. Я понимаю, что сетка, вольер, напряжение… И в то же время, если он подходит ближе чем на два метра, я чувствую, как животная волна ужаса поднимается у меня внутри.

За всю историю питомника тут побывало шестнадцать тигров. Кого-то выпустили в тайгу, кто-то отправился в зоопарк. Жорик остался насовсем.

Собственно, сам «Утес» начался еще в 90-х с тигренка Лютого, у котрого была травма челюсти. В питомнике его вылечили — четыре операции по нескольку часов. В 2000-м в питомник приезжали американские ветеринары из Института дикой природы Хорнокера и совместно с российскими коллегами сделали Лютому протез клыка из серебряно-палладиевого сплава с золотым напылением. Директором питомника тогда был прославленный тигролов Владимир Круглов. Охотники вспоминают, что он сам прокручивал мясо для Лютого и поил его теплым молоком.

— Отношения между ними были как между хозяином и обычной кошкой. Киса ласкалась, мурлыкала при виде Емельяныча… — вспоминают охотоведы.

Кроме тигров в питомнике живут и другие звери: три медведя, косуля. Реабилитировать тигров очень дорого, а маленьких тигрят и подавно. Их нужно воспитать дикими. Научить охотиться. Для этого охотоведы мечтают разводить на территории питомника косуль и кабанов. Как это ни кровожадно звучит, тигр должен есть мясо, которое только что бегало. Потому что вместе со свежей кровью, почками, желудком, селезенкой он получает необходимые витамины и микроэлементы. Примерно 10 килограмм в день. Порядка 70 косуль или кабанов в год.

Тайга — это место, где охота не профессия, а философия, религия и способ жизни. Охотоведы, браконьеры и дикие звери триедины. Грань между ними нереально тонка. Если они встречаются, кто-то умирает. Охотоведы и охотники выслеживают дичь и браконьеров. Хищники конкурируют с охотниками за кабанов и косуль. Браконьеры — те же охотники, только за чертой закона, нервные, вооруженные, терять им нечего.

— В тайге бывает так: сначала ты за ним, и вот уже он за тобой, — рассказывает Фоменко. — Был такой случай: мы с напарником, Толей Беловым, задержали вдвоем двенадцать человек. Задержанные переглянулись — все вооружены. Ну, а мы — у одного незаряженный карабин, у другого фотоаппарат без пленки... А там корень женьшеня — такие деньги, что за них три раза убить можно. Дальше как в кино: «Спокойно. Вы окружены. Сейчас прибудет подмога» — и бежать вниз по реке. В реке девчонка голая купалась. И мы тут с карабином выпрыгиваем. «Страшно?» — спрашиваем. «Ага», — говорит. — «Нам тоже». Но повезло: подъехал другой охотовед, шел по следу. И мы их все-таки задержали.

Ходить в тайгу охотники начинают еще детьми — с отцами. Учатся выживать: любая ошибка может стоить жизни. Зимовье — это полгода в тайге. Всё готовится заранее: дрова, запасы еды. Первую неделю охотник обживается, а потом начинаются трудовые будни. Есть четкий план: например, добыть 300 соболей. Раньше все охотники работали на охотничьи хозяйства, сейчас чаще сами на себя. Это означает, что подготовка и вывоз добычи ложатся на плечи самого охотника — сам себе менеджер.

Гибнут охотники часто: один в тайге — это потенциально смертельная история. Но и способность к выживанию поражает.

— Тайга — это свобода, — говорит Паша. — Охота — страсть. Я счастливый человек: бог дал мне эту страсть. После тайги все чувства обострены, ты возвращаешься стерильным. А девчонки по молодости — о! Они же просто королевы, после того как ты вернулся из тайги!

— Но если семья и каждый год по полгода в тайге…

— И опять мне повезло: жена терпит меня, дурака. Как-то крестиком отмечала дни, когда был в тайге, — получилось шесть месяцев. И вместе мы ходили, пока детей не было. Это совсем другая история: приходишь в свою избушку без сил, замерзший, а там родной человек и горячий ужин… И есть с кем поговорить. Я даже заметил, что охота становится эффективнее вместе с женой: так я 20 соболей бил, а когда жена ждала — 50.

— У тигров тоже своя тигрица?

— Нет, у тигров семейная жизнь устроена по-другому: тигры одиночки. На три тысячи километров один — как корабль в тайге. На его территории несколько самок. Тоже одиночки. Тигр к ним в гости ходит. К одной сунется: «Варьк, ты как?» — «Не-а, не сейчас, к Нюрке иди». Идет к Нюрке, а та, если готова, принимает. Ну и котята потом. Котят тигрица сама растит.

— Охотники, наверное, просыпаются еще затемно?

— Успешные — нет. Я как нормальный хищник: поймал добычу, наелся и сплю, — смеется Павел. — Но вообще-то режим у охотника жесткий: в день я прохожу 20–25 километров. Прихожу, пью чай и засыпаю. Часов в одиннадцать вечера просыпаюсь и бегаю по избе как таракан: нужно шкурки выделать, дрова, оружие… Разве крестиком не вышиваю. И снова спать. Утром завтрак — и в тайгу. Страдать особенно некогда: охотник знает, зачем он в тайге, и лишнее время никто там не будет оставаться. Хотя потом тянет снова — как наркотик.

Я слушаю Павла и думаю, что мы, городские жители, часто дикую природу представляем как утраченный рай: молочные реки, плюшевые леопарды. На самом деле дикая природа — это кровь. Азарт. Вызов. Законы. И — ничего личного. Тигр убивает мгновенно. Разгрызает кости. И слизывает мясо языком — как рашпилем. Остается только полированный череп.

— Охота — это убийство, — говорит Павел, и я вздрагиваю, как будто он подслушал мои мысли. — Но убить нужно красиво: так, чтобы зверь не мучился. И чтобы, извините, шкурку не попортить.

— Если у вас план добыть 300 соболей, неужели вы не привыкаете к убийству?

— Когда я охочусь, меня колбасит, как щегла. Просто трясет. До сих пор. И если этого нет, я не охотник, а убийца. Охота — это страсть. Это схватка со зверем.

— Как же в одном человеке могут уживаться охотник и защитник дикой природы?

— Прекрасно могут. Невозможно защищать природу, если не охотиться, — именно так ты включен в эти отношения. Элементарно: чтобы ловить браконьеров, нужно быть хорошим следопытом. А это практика, а не теория.

Павел говорит, что в природе очень важно равновесие. Если убивать косуль, которые не могут убежать по глубокому снегу — как это делает местная гопота, — будет недостаток косуль. Что скажется на тиграх. Если угробить кедр… Или выкопать весь корень женьшеня… Если не охотиться на кабана и его станет слишком много…

Я слушаю и понимаю, что это другой мир. На первый взгляд грубый и жестокий, но очень тонко устроенный. И сюда нельзя соваться с нашими мерками мегаполиса, где нормально проложить трассу через лес, чтобы удобнее было ездить.

— Тайга — это храм. Мой Исаакиевский собор, — говорит Павел. — Если хотите, там со мной всегда бог и духи, его помощники. В тайге все чувства обострены. Идешь по тайге и за секунду понимаешь: сейчас дерево упадет. И оно падает.

— Павел, скажите честно… — я до последнего сомневаюсь, но все-таки задаю этот вопрос: — Вы тигр?

— Нет. Я волк, — не поморщившись, отвечает Фоменко. — А мое тотемное животное — медведь. Так сказал мой друг, шаман Вася. И с тех пор я уже пятнадцать лет не стреляю медведей. Однажды медведь спас мне жизнь…

Я думаю о том, что если с этими охотниками уйти в тайгу, то их истории заменят мне вайфай. Они сами герои и сами рассказчики. Изредка встречаясь на зимовье и возвращаясь в цивилизацию, они рассказывают о том, что было в тайге. Оттачивают это мастерство годами. И очень ценят встречу и настоящие человеческие отношения.

— У таежного охотника нет ничего лишнего: ни килограммов, ни вещей, ни эмоций, — говорят они про себя.

Зато есть первобытное ощущение мира, причудливым образом соединенное с хорошим образованием и научным подходом.

— Всю жизнь я изучал тигров. А теперь защищаю, — говорит Павел. — Мне кажется, это логично.

Впервые опубликовано: «Кот Шрёдингера» №3 (05) за март 2015 г.